|
Андрей Травин
 Допустим, мы смиримся с тем, что Интернет называют "информационной магистралью". И попробуем продолжить метафору.
В Москве до сих пор нет ни одного кабачка, названного именем литератора. В
США и Франции, по крайней мере, есть винные погребки, названные именем
Омара Хайяма, который знал толк и в стихах, и в винах. В моем же родном
городе, если название таких заведений и имели отношение к литературе, то
это было лишь вывеской. Поэтому с такой легкостью кафе "Аэлита" ещё в
советские времена было переименовано в более модное "Эврика", а кафе на
улице Чернышевского узаконило свое народное название "Что делать?".
Существовавшее на месте нынешнего "Макдональдса на Пушкинской" кафе "Лира"
могло считаться названным не в честь символа поэзии, а скорее в честь самой
птицы лиры. Ее самец, завидев самку, раскрывает свой знаменитый хвост, поет
песенку, затем складывает жениховский реквизит - великолепный хвост - и
уходит, а самка вольна последовать за ним. Далее пока она высиживает и
охраняет яйцо, самец успевает соблазнить таким образом еще не одну даму.
Согласитесь, нарисованная картина часто совпадает с поведением эффектно
одетых завсегдатаев этого и других кабаков.
К Московской Олимпиаде у нас в городе открылось кафе "Столешники "У дяди
Гиляя"", в котором впервые было достигнуто некоторое соответствие между
формой и содержанием. Под низким сводом зала "Москва и москвичи" при свечах
под запись цыганских хоров можно было поесть черной икры. Как ни странно,
это кафе существует до сих пор, и только из элитного превратилось в
заведение для всех.
Но, конечно, до перестройки единственным литературным кафе в нашем городе
было кафе Центрального Дома Литераторов, вольно разрисованное физиономиями
поэтов, среди которых я с удивлением обнаружил даже портрет кавказского
ашуга Саят-Нова. Где-то на рубеже 1996 / 1997 годов у писателей фактически
отобрали их кафе и ресторан, превратив его в заведение для толстосумов. В
вестибюле Дома Литераторов появились настенные реплики обиженных писателей.
Хотя весь этот сыр-бор вполне укладывается в рамках афоризма прочитанного
на стене того же здания: "Поэт в России - больше не поэт".
Начавшееся в середине восьмидесятых возрождение духовной жизни принесло
моду на литературные кафе. Но это и было данью моде. Кафе "Литературное" в
Москве возникло, сменив прежнюю вывеску "Гномик". Один в раз в неделю поэты
читали там стихи, не нравившиеся официанткам. Надуманное это мероприятие
кануло в Лету вместе со своей вывеской. В двух других центрах российской
литературной жизни поступили естественнее. В Одессе открыли кафе "Золотой
теленок" в том доме, где собирались писатели "юго-западной школы" (Олеша,
Ильф и др.). А кафе "Литературное" в Ленинграде изящно сделали на месте
кондитерской Вольфа и Беранже, где еще в прошлом веке собирались литераторы
(Пушкин, Жуковский и др.). Но вечера в нем полны такого академизма, что
туда не хочется придти еще раз, тем более, имея не только любовь к
старинной музыке, но и хороший аппетит.
В Москве конца восьмидесятых возникали такие начинания, как приглашение
барда или поэта исполнить дюжину произведений в обычном кафе. Выглядевшие
относительно современно (с точки зрения ритмов или стихов) авторы песен
Пак, Абряров, Володина и др. попытались попасть в эту струю. Таким способом
пришел первый успех к знаменитому шансонье Жоржу Брассансу, которого уже
изучают во французских школах. Но у нас и это прошло.
Под государственной или частной крышей оказалось невозможным возродить
славу петербургской "Бродячей собаки". Зато появилось кафе "Горячая собака"
на Старом Невском. Было объявлено о том, что такая слава возродится в
частных московских кафе "Меценат", "Дебют" и т. п. Нынешней слякотной
осенью я, передвигаясь по городу практически не разбирая дороги из-за
косого дождя, вдруг неожиданно уперся в вывеску "Кафе Меценат". Однако я
совершенно не знаю, как реализовалась их идея с литературой, если
реализовалась...
И до сих пор все связанные с литературой нововведения в московских кабаках
происходят только по части интерьера.
А я , случалось, жалел что в Москве нет литературного кафе. То, что легко
сделать за одним столом, оказывается неразрешимым сделать за несколькими
столами.
Мне представляется, что заслуга Булата Окуджавы перед Москвой, не сколько в
том, что он воспел Арбат, сколько в том, что он учил Москву красивым ритуалам.
Очень давно существует в Грузии тост в стихах - смури. И, когда я был
безусым юношей, тосты, даже выраженные прозой, казались мне сродни поэзии,
где к тому же искусство слова не пряталось за рифму.
Здесь можно вспомнить притчу Сулхан-Саба Орбелиани о том, как царь, слепой
на один глаз, недолюбливая придворного художника, решил проучить его и
заказал ему свой портрет таким, чтобы он получился не лучше, чем в жизни.
Художник подумал, что если он нарисует царя одноглазым, тот разгневается,
если с двумя глазами, то его обвинят во лжи, и нарисовал царя
прицеливающимся в оленя. В тостах есть такая же тонкость. Ибо на людей
достойных действует только лесть, похожая на правду.
Но в жизни тосты - это почти всегда демагогия, и нет истины в тостах, как
нет истины в вине. Впрочем, швейцар одного кафе рассказывал мне о том, что
все нынешние посетители, которые пользуются телефоном в вестибюле, говорят
исключительно о деньгах.
Ветер носит по мостовым пожелтевшие листья, и мы замечаем, что наступила
осень. Ветер гонит по тротуарам проездные билеты, и мы замечаем, что
окончен октябрь. Ветер несет по Тверской обертки от гамбургеров и пиццы,
напоминая, что в Москве кафе создаются не для чтения литературы.
Впрочем, я не вкладываю грусти в это лирическое отступление. Литературные
кафе переместились туда, где им и пристало находится - в светские салоны. И
"Литературное кафе" в Internet - это тоже своего рода светский салон, но
только доступный сторонним наблюдателям, благодаря Сети.
|
