Москва, 1992
 Предуведомление
Ясно дело, уже давно все наши писания суть как бы вариации неких, если не первичных (соотносимых в профетическо-поэтической гордыне с платоновскими логосами), то каких-тто предыдущих, в сумме составляющих эдакий общехлебательный компот. Иногда же мне мои собственные стихи представляются и вовсе вариациями моих же собственных, прочно позабытых, в свою очередь бывших вариациями тех, предыдущих. И в такой стремительно удаляющей редукции те, первичные, являются нам уже как некая реальность и действительность, надлежащая нашему словесному отражению. Да ведь и в действительности - где ее взять достоверную действительность-то. Приходится обходиться надышенным воздухом.
Косогоры травою укрытые
Низкий солнца катящийся диск
И седьмою сегодня убитою
Коршуном Бедной мыши испущенный писк
Висит
Позакрыты все окна и форточки
По деревням
Лишь смущает вечерний покой
У забора сидящий на корточках
Толи пень, толи тихий такой
Старик
Тяжелый день перевалил за пол-
день
Мы шли по пояс в море оквыля
И пыльный шлях копаяся в
исподнем
Как турок
Плыл в стороне, устало шевеля
Жабрами
И стоял жар
Надвинув тень на очи ты сказала:
Камо грядешь, усталый господин
Мой? -
Смотри, смотри, среди вселенной
залы -
Отвечал я -
Слепой простор велик, да путь
один -
Единственный
Там, где демоны порхали
Там где ангелы парили
Между собой
Снизу пахари пахали
Землю бурую бурили
Буровики
Вверх так глянут между делом
Пот утирая -
Ишь ты, мать твою етить
Кто-то по небу летить
Невидный
Толи ангел, толи демон
Ишь ты
Подъезжая по Дунаю
Великому
Под прохладный Эстергом
Мысль пришла совсем иная
Мне на восполненный ум
Российский
Мне припомнились раздоры
Национальные
И глухие небеса
И бросаемые взоры
Друг на друга
Их безумные глаза
В ярости взаимной отмены
Груди смелые растут
Члены зрелые роятся
Почему же-то их тут
Описать нам опасаться
В их реальной цветущей зрелости
Честно все от аз до ять
Как есть
Ну, не то чтоб прославлять
Но описать-то -
Прелесть что такое будет
Как бы герой классической Греции
Патрокл, скажем
В снегах дремучей Подмосковии
Ему навстречу Лукреция
Наша
Медведица идет раскованно
Отпущенно
Преподавать ему науку
Страсти
И он мохнатую ей руку
Целует с обожанием уже почти
Как человек безумно глуп
Бедный
Пока не окончательно труп
Безмыссленный уже
Я бы убил поскорее
Какая пакость, слякоть, вонь
И жилы, мясо, кровь
Отовсюду
Но лишь коснется их огонь
Смотри - одна любовь
Парит не обременена
Ничем
В прощальные слова
Горит спеленута она
Что дитя
Что чистая Москва
Твоя
1412 года, 1612 года, 1812,
и 2012, видимо
Голубые глаза золотые
Андрогинные
Словно Запад с Востоком сошлись
На кухоньке
И кусаются, словно живые Батыи
Местные
Словно черный мистический меджлис
Один
Сливаются
И одна их слеза омывает
Коварная
Но вдруг молния их разрывает
Опять надвое
Молния гнева Господня за недолжное превышение подготовительно-спасительной
раздвоенности этого мира -
Русская судьба
Ну что, комар? - ну тонна, ну, полтонны!
Ну - легкий танк! или мотоциклет
Бронированный!
Но помыслы! Но помыслы безвидны!
Черны, черны - им точной меры нет
О, точечный злодей! питон пищащий!
В ночи я поднимаюсь - аще
Взыщу
Уже
Венчались девушка и парень
Склонился дьяк над тропарем
Или священник
Или не над тропарем
Или над псалтырем
Он был зане поэт и парий
Ну, как принято
Она зане была при нем
Хранительницей
Музою
На то и шла сознательно
Культурно-осмысленно
Все прочие же их опрочь
Пели:
Прости нас, но тебе помочь
Ничем не можем!
Сам ведь захотел! -
Я? Захотел! -
А кто же? -
Ну, сам! Но не только! -
А что не только-то? -
А это уж и никому не понять
В Росси пахло розмарином
Вернее, пахло
Все прошло уже
Когда любой гардомарин
Или улан
Или гусар, скажем
Среди Татьян, Анфис, Марин
Всплывал любовным сабмарином
В водах прелестей провинциальных
И наловчивши свой визир
Всем говорил: Авек плезир!
Приветствую всех, в смысле
А сейчас? - что сейчас? - да все национальные приорететы не поделят никак
Девочка в платьице красном
В возрасте лет так пяти
Гуляет в пустом и прекрасном
Лесу
И видит: стоит на пути
Собака - несобака
И смотрит так тихо и смутно
Как-будто бы: съесть иль не съесть -
Думает
Уходит, идет, поминутно
Оглядываясь
И все-таки, все-таки есть
В этом
Какая-то недосказанность, недовершенность, трагическая прорезь какая-то
посверкивающая
Змея жила в моем подъезде
С ней вместе девушка жила
Вернее, девушка жила
Со змеею
Спервоначалу по приезде
(я только-только переехал в этот окраенный, удаленный дом из центра)
Меня пугал сей симбиоз
Потом внезапно понял я
Как озарение
Или воспоминание какое -
Ведь девушка и есть змея -
Простое удвоение
При всей, конечно, одиоз-
ности
И банальности
И тем ни менее
Глубинной истинности
Этого уподобления
Китаец в снегу небольшие следы
Близ русской границы проделывающий
И рысь в ожидании теплой еды
Все видящая и все ведающая
На нашей стороне
Щурится
Китаец стоит - над ним желтое Доа
Над нами же - белый Христос
И слышится страшное: Елтоед! Ао!
Для нас это давний вопрос:
Кто сказал?
Кому сказал?
Что значит?
Прекрасноликая Самадхи
Тайно-всемосковская
Сидела именем моим
С меня, и было нам двоим
Нетесно и великий Мадхи
Северный
Спускался в голову как шнур
Москва шумела, Радж Капур
Как раз
Пел свои пленительые песенки
Что-то такое оптимистическое, освобождающее от зловещего сталинского жития,
окружавшего нас, меня, впрочем, двуприродного не касавшееся
Вот ты ушла, но грусная собака
Моя
Все ищет дома твой остылый след
И горделивый твой любимец кот
В окно глядит, как Демон, одиноко
Не отрываясь
Не расплывающийся в снежном мареве призрачный город
И я вхожу, бросаюсь на кровать
В беспамятной горячке какой-то
Рога вдруг прорастают, шерсть и пасть
Оперяется ослепительными, слегка изношенными клыками
| 
