Родилась: в Питере. Образование: высшее филологическое. Работает: осенью - профессор американского университета, весной - вольная пташка. Творчество: рассказы, статьи. Компьютер: Macintosh Power Book 5300. E-mail: ttolstaya@hotmail.com. Курит: Benson & Hedges Menthol Lights Что было на столе: вареная картошка, жареные лисички, малосольные огурцы, салат, черный хлеб.

Артемий Лебедев: Не очень-то вас просто застать в России... Вы из Америки надолго сюда? Татьяна Толстая: А я не из Америки. АЛ: А откуда? ТТ: С Гебридских островов. АЛ: А где это? ТТ: На западе от Шотландии. АЛ: Первый раз слышу. Вы там долго жили, или на какую-нибудь конференцию заехали? ТТ: Ни то, ни другое. Мы с мужем ловили скумбрию на самодур. АЛ: И как, вышло? ТТ: А как же. АЛ: Есть-то стали потом? ТТ: Ни в коем случае. Скумбрию режут пополам и закладывают в вершу для ловли омаров. АЛ: А омаров-то хоть ели? ТТ: С криками восторга. АЛ: А в Америке омары у вас не ловились? ТТ: Там некогда. АЛ: Я думал, что вы там и работаете и живете. ТТ: Пока работаю - живу. А как семестр кончится - уезжаю. АЛ: Омаров ловить? ТТ: Как повезет. Главное - вон оттуда. АЛ: А там вам не очень нравится, судя по всему? ТТ: Не очень. АЛ: А уезжая оттуда вы связь с миром не теряете? ТТ: С которым миром, американским? Теряю. Но потом я приезжаю назад, а он опять стоит как стоял. Что ему сделается? Он прочный. АЛ: Компьютер, смотрю, у вас есть, а модемом пользуетесь? ТТ: Пользуюсь. АЛ: То есть, и Интернет и все такое вас не пугает? ТТ: Одну минуточку. Что значит "то есть". Пользуюсь, но панически пугаюсь. Как и всех приборов, которые нужно втыкать в сеть. Абсолютно ничего не понимаю ни в электронике, ни в элементарном электричестве. Как говорила моя соседка по площадке: "Ой, матушки, все тело трусится". Но так как деваться некуда, приходится, с Божьей помощью, преодолевая паморки, нажимать кнопки и пользоваться. Мне много раз пытались объяснить, что такое Интернет, но увидев на моем лице блаженную улыбку идиота, тихо отходили, не закончив объяснения. АЛ: Я вам тогда не буду об Интернете говорить. ТТ: Нет, отчего же? АЛ: Чтобы я тихо не отошел, увидев улыбку. ТТ: Не надо отчаиваться. Электронную почту я очень хорошо освоила. Если меня присоединить к Интернету, и посидеть со мной пару дней, объясняя, какую кнопочку нажимать, то я какое-то время удержу полученные сведения в голове. АЛ: А как же вы с модемом и без Интернета? ТТ: Так я купила модем для пользования электронной почтой. АЛ: А разве это не Интернет?? ТТ: Не задуривайте мне голову. Я женщина слабая, беззащитная. А вы такие слова... АЛ: Значит, вы хотите сказать, что ничем, кроме электронной почты, вы и не пользуетесь. ТТ: Реплика в сторону: пристал, как банный лист... Ну хорошо, модем я купила недавно. Неделю путалась в проводах. Потом наладила электронную переписку. Эта переписка отняла у меня кучу рабочего времени, потому что на меня, как на свежего пользователя, накинулись все мои знакомые, которые давно ждали новенького. Все это было очень приятно и интересно, но ведь и работать тоже надо. А если я буду пользоваться Интернетом в более широком объеме, то у меня совсем времени не останется. Поэтому я этот момент откладываю. АЛ: Но вы представляете себе, что для того, чтобы пойти в Литературное Кафе, вам надо будет преодолеть рубеж одной только почты? ТТ: И что? АЛ: Ну и сможете это интервью прочесть. ТТ: С собой? Так я и так знаю, что я думаю. АЛ: Ну, тут не только вы, за другими "столиками" еще люди есть. ТТ: Это другое дело. АЛ: А как вы относитесь к соседству такому - Пригов, Пелевин, Гандлевский, Каледин? ТТ: В высшей степени положительно. Все это прекрасные писатели. За столиками или на стуликах, но все они, вместе и порознь, опровергают модные стоны о том, что у нас нет литературы. АЛ: Этот стон у нас критикой зовется. ТТ: Такова русская традиция: стонать - это высший шик. Я думаю, что у этого вообще глубокие корни. АЛ: Вы же сказали, что стоны модные. ТТ: Правильно. Мода на корни. Заунывные русские песни, плачи. "Ты гори, догорай, моя лучина, догорю с тобой и я". Поешь, плачешь, так себя жалко, так себе нравишься. Кроме того, если объявляешь, что русская литература кончилась, или не начиналась, или же она вся насквозь гнилая, - привлекаешь внимание окружающих. Так больные в предбаннике у врача любят демонстрировать язвы, переломы, гнилые зубы, что у кого. Гордятся. А если будешь выступать с заявлениями, что у нас много хороших, интересных писателей, то тебе сейчас же скажут: "Какие писатели? ЭТО писатели? Да какие же это писатели?" Потому что фыркать - это гораздо более защищенная позиция. АЛ: А почему еще не так давно считалось, что хорошие писатели есть, и о них и писали и говорили? ТТ: Потому что когда икры нет, она кажется вкусной, а когда она на каждом углу, то ее никто не берет. Вкус-то ее от этого не меняется. АЛ: Значит икру ругают и говорят, что хорошей нет. Что же тогда нужно? ТТ: Сменим метафору. Сказку о рыбаке и рыбке читали? Человеку свойственно зажираться. Дело не в том, что у нас нет хороших писателей, а в том, что их слишком много. К ним привыкли, хотят большего, еще большего, еще большего. Воскресни сейчас хоть Шекспир, хоть Данте, хоть Лев Толстой, хоть Набоков - их не то что оплюют, они уже оплеваны, - а просто зевнут, и скажут - ну и что? Если уж заговорили о сказках, напомню свою любимую сказку про лису и дрозда. Вкратце: поймала лиса дрозда и издевается: "Дрозд, а, дрозд, накорми меня". Накормил. "Дрозд, а, дрозд, напои меня". Напоил. "Дрозд, а, дрозд, насмеши меня". Насмешил. "Дрозд, а, дрозд, а теперь напугай меня". Дрозд велел ей выставить хвост из норы, мимо бежали собаки и схватили обнаглевшую лису. Дрозд воспользовался ситуацией и спасся. АЛ: А сейчас получается, что нас пугают, а нам не страшно? ТТ: Да, можно и так сказать. Вообще эта история с лисой напоминает историю литературы - те же стадии. Публика и критики, как ее наиболее разговорчивая часть, капризничают и хотят все большего и большего. Люди попроще в какой-то момент бросают играть в эту игру и начинают читать не литературу, а ту дрянь, что в ларьках. Это хоть честнее. А критики любят выражать неудовольствие прочитанным. Некоторые из этого сделали целую профессию. Так что думаешь: раз тебе так ничего не нравится, раз ты так мучаешься, может, тоже бросишь. Есть, например, такой критик, Борис Кузьминский. Стоит кому-нибудь что-нибудь написать, он так страшно визжит и бранится, как будто у него что-то отняли. Бедный. Больной, наверное. АЛ: По-вашему, в последнее время появилось много хороших писателей, их никто не любит и не читает. А вы вообще перестали писать рассказы и занялись публицистикой. ТТ: Это два разных вопроса. До сих пор я отвечала на ваши вопросы не как писатель, а как читатель. Я вообще люблю читать. Последние годы мне, как читателю было не скучно. Что же касается того, что я сама делаю, это вообще другая тема. АЛ: А что вы сами делаете, как писатель? ТТ: О-хо-хо... Я одновременно дописываю один роман или повесть - не знаю, начала писать второй и продумываю третий. АЛ: О чем? ТТ: На такие вопросы я не отвечаю. Допишу - напечатаю. АЛ: Как же получается, что вы всю жизнь писали рассказы, а сейчас пишете сразу три романа? ТТ: Положим, не всю жизнь. Начала писать поздно. Написала, сколько написалось. Потом, думаю, надо попробовать что-то другое. Другие жанры. В газете "Московские новости" у меня была колонка "Своя колокольня". Не знаю, как определить этот жанр, но меня очень устраивало, что это нечто вроде очень коротких, полухудожественных-полудокументальных рассказиков из жизни. Я это воспринимала, как вполне художественное творчество. Это вообще интересно, когда ты ограничен чем-нибудь: например, в "МН" дают только четыре страницы текста. Или, вот, например, я писала рецензии для американского журнала "The New York Review of Books". Там свои ограничения. Во-первых, это все-таки рецензия. Во-вторых, ты должен поставить некую книгу, в моем случае русскую, в культурный контекст. Американцам же русский контекст, как правило, совершенно не знаком. Если они убеждены, что во время Второй Мировой войны Россия воевала на стороне Гитлера, то о чем говорить. Когда пишешь для американцев, то приходится объяснять много очевидных вещей. В Европе этого делать не нужно. Но написать надо так, чтобы читатель не чувствовал, что его считают невеждой. А кроме того, желательно посмешить. АЛ: А вы американцев по-английски и смешите? ТТ: Нет, это трудно. Я пишу только и исключительно по-русски. У меня отличная переводчица - Джеми Гамбрелл. Что ж я буду мучиться, сочинять на чужом языке, когда это и по-русски не легко. Мне, кстати, жалко, что мои рецензии (они иногда перерастают в эссе) недоступны русскому читателю. АЛ: Не в последнюю очередь для этого и существует Литературное Кафе. ТТ: Дай те Бог здоровьичка, сыночек, тебе и деткам твоим, всю-то жизнь за тебя Господа молить буду. АЛ: А что вы вообще думаете об идее такого Литературного Кафе в Интернете? ТТ: Идея замечательная, потому что она примиряет меня с электронным форматом культуры. Вообще, обратите внимание на такой интересный факт: развитие телефона вроде бы убило эпистолярный жанр. А электронная почта его возродила. Кто бы мог подумать. Ведь люди живут на таких больших расстояниях, а телефон так дорог - и вот появляется e-mail и никаких проблем. Нормальные герои всегда идут в обход. Вот я торчу в Америке. Русские журналы дороги, поздно и редко доходят. А иногда хочется вот сейчас, сразу, полистать книгу такого-то писателя или узнать, что он вообще там себе сидит и думает. АЛ: И что бы вы хотели пожелать тем, кто сейчас дочитывает интервью с вами и вот-вот начнет читать ваши рассказы, которые, насколько я знаю, издавались очень нечасто? ТТ: Мне бы хотелось не пожелать, а попросить. Чтобы читали те тексты, которые я отдаю на Интернет, а если понравится, то, может, как-нибудь откликнулись бы. А я с удовольствием почитаю других.

Рассказы: На Интернете публикуются впервые!

	Река Оккервиль
	Ночь
	Сюжет
	Милая Шура

К другим столикам

Авторские права на все произведения принадлежат их авторам.
Размещение произведений на других страницах без договоров с авторами запрещено.
Авторские права на оформление, фото, составление и интервью принадлежат Артемию Лебедеву
По всем вопросам пишите по адресу tema@tema.ru